Привычное нам восприятие времени, как вектора, направленного вперед, — не единственно возможное
Прошлое за спиной, будущее — впереди. Время идет, ползет, а порой летит, но всегда — вперед. А если мы и «отматываем» его назад, то лишь в воображении, вспоминая прошлое и ностальгируя… Не так ли? Так, но не у всех. Подобная картина восприятия времени характерна для современного европейского человека. И хотя читателю она, может быть, покажется самой логичной и очеивдной, есть и другие.
Знаете ли вы, что у амазонских индейцев племени амондава вообще нет понятия абстрактного времени? У представителей этого племени, недавно обнаруженного учеными, время существует лишь в привязке к событиям, которые происходят вокруг. Солнце регулярно поднимается и заходит за горизонт, а для того, чтобы построить навес, под который можно подвесить гамак, нужен труд и материал. Человек из племени амондава не понимает, что это за время, существующее само по себе.
Амондава не отсчитывают время с помощью календаря, которого у них попросту нет. В их языке нет понятий «месяц» или «год». Они не считают прожитые годы и не знают собственного возраста — но на разных этапах собственной жизни называют себя различными именами, обозначая периоды взросления или перехода в другой социальный статус.
Некоторые исследователи полагают, что такое «безвременное» существование амондава объясняется бедностью их числовой системы, не позволяющей вести отсчет времени. Однако, по свидетельствам очевидцев, при изучении португальского языка индейцы этого племени быстро осваивают непривычное им понятие времени. Выходит, причина несколько глубже, чем просто неспособность охотничьих племен вести счет дням и годам.
Исследовательница Жан Ледлофф прожила несколько лет бок о бок с индейцами племени екуана из Латинской Америки. Свой опыт и наблюдения она описала в книге «Как вырастить ребенка счастливым. Принцип преемтсвенности», где рассказала о традициях воспитания детей и культуре этого индейского племени в целом. Ледлофф не раз отмечала у екуана соврешенно иное, чем у европейев, отношение ко времени и происходящим в нем событиям. Будучи «технически развитым» племенем, екуана почему-то не имели водопровода, предпочитая каждый раз спускаться за водой к ручью.
Они проделывали сложный, даже опасный путь под гору по скользкому и крутому склону, а затем с трудом взбирались обратно с полными сосудами воды. Жан замечает, что екуана вполне были способны догадаться и проложить от ручья желоб из бамбука или хотя бы оборудовать спуск поручнями.
Однако они упорно предпочитали трудный путь к ручью и обратно, никак не желая облегчить себе жизнь. Удивленная путешественница стала присматриваться к этим ежедневным походам — и обнаружила, что они представляют из себя некоторый ритуал. Женщины, не торопясь, спускались вниз, при этом каждая демонстрировала свое изящество и грацию. Прежде, чем набрать воды и отнести ее в селение, они купались вместе с детьми (которых матери традиционно носят на руках, выполняя повседневную работу), шутили и переговаривались. Этот ритуал был приятным времяпрепрвождением — так соплеменницы общались и отдыхали от повседневных забот.
Наблюдая за жизнью племени, Ледлофф обнаружила еще множество примеров нерационального, с точки зрения нашей культуры, использования времени. Причем надо сказать, что такое отношение ко времени и делам шло на пользу отношеням в племени: Ледлофф отмечала, что екуана были крайне дружелюбными и жизнерадостными, почти не ссорились между собой. Ученая не раз удивлялась, насколько легко они относятся к тому, что мы с вами назвали бы «тяготами жизни». С группой других путешественников, среди которых были итальянцы и местные индейцы, Ледлофф плыла через джунгли на каноэ, выдолбленном из цельного куска дерева. Периодически тяжелую лодку приходилось перетаскивать по мели. Судно часто опрокидывалось, придавливая кого-нибудь из них. Один отрезок пути, по словам Жан, оказался крайне тяжелым: «Лодка постоянно выходила из равновесия, сталкивала кас в расщелины сежду валунами, и мы раздирали в кровь голени и лодыжки«, — вспоминает она.
Но когда путешественница обратила внимание на своих спутников, то заметила удиительную разницу в восприятии ситуации у индейцев и европейцев:
«Несколько человек вроде бы занимались общим делом — волокли лодку. Но двое из них — итальянцы, были напряжены, угрюмы, раздражительны; они постоянно ругались, как и подобает настоящим тосканцам. Остальные, индейцы, похоже, неплохо проводили время и даже находили в этом развлечение. Они были расслаблены, подтрунивали над неуклюжим каноэ и своими ссадинами«, — пишет Ледлофф.
Она подмечает, насколько в этой ситуации играло роль культурно-обусловленое восприятие событий: в нашей культуре тяжелая работа считается поводом для огорчения, досады и недовольства происходящим. У индейцев же не было идеи, что изнурительная работа — это плохо, и что она портит настроение. Они воспринимали это нелегкую чатсь путешествия как обычный эпизод из своей жизни. Как позже пояснила исследовательница, индейцы вообще не выделяли работу как какую-то особую деятельность, отличающуюся, к примеру, от отдыха или общения.
Неудивительно, если при таком восприятии действительности индейцы просто не имеют потребности отсчитывать время и вообще не выделяют его как абстрактную категорию.
На кечуа, языке племенной группы, в древности создавшей государство, которое мы знаем как Империю Инков, время существовало, но было неотделимо от пространства: оба понятия обозначались они одним и тем же словом «пача». Более того, кечуа не различали прошлое и будущее: по их мнению , существовало лишь два вида времени-пространства: то, которое здесь и сейчас, и то, которое «не сейчас» (и не здесь). Такое прошлое-будущее на языке кечуа называлось «навья-пача».
Кстати, в этом смысле данный язык не уникален. В некоторых языках Древней Индии, в том числе и в хинди, вчера и завтра обозначаются одним и тем же словом «каль» («kal»). По находящемуся рядом глаголу можно понять, идет ли речь о прошедшем или будущем времени.
Привычное для нас «расположение» прошлого и будущего: то, что уже прошло — за спиной, будущее — впереди, — также неочеивдно. Некоторые амазонские племена воспринимают будущее как нечто, находящееся за спиной (ведь мы еще не знаем, какое оно), а вот прошлое, по их мнению, находится перед лицом: его мы уже видели и знаем, можем представить.
Для народов — носителей этих языков время существует, но оно не линейно, а циклично. Что, заметим, вполне естественно для людей, живущих на природе: восходы и заходы солнца, смена времен года, циклы смерти и рождения новых поколений сформировали у них восприятие течения времени как круговорота.
Германские народы для обозначения времени использовали слово «тид», которое означало морской прилив. Йер», от которого произошло слово «год» (в английском — year, в немецком — Jahr), означало «годовой урожай», и тоже подчеркивало повторяемость циклов времени.
С приходом христианской культуры язычекские представления о цикличности сменила идея линейности времени. Христиане к тому же считали время конечным: они ждали Судного дня и предшествующего ему конца света — а значит, и времени. В эру научно-технического прогресса новое, естественнонаучное мышление «отодвинуло» эту границу, сделав время практически бесконечным (в теории, разумеется, потому что доказать бесконечность на практике не представляется возможным).
Можно предположить, что на протяжении истории человечество «впитывало» все эти представления о времени, усваивая новые, но не забывая до конца предыдущие.
Психологи выделяют у людей в современной западной культуре два вида в субъективного восприятия времени — мгновенное и линейное время.
«Мгновенное время» — это восприятие непосредственного момента, нечто вроде того, как воспринимают время представители упомянутыех в статье индейских племен. Так воспринимают время дети, поскольку оно для них наполненно событиями, и практически не распланировано (их время могут планировать рожители, но ребенок, не обладая пока таким мышлением, не знает, что должно произойти завтра, а что — через год). Поэтому почти каждый из нас может вспомнить, что в детстве время тянется медленно, а с возрастом словно «ускоряется».
Взрослея, мы учимся принятому в обществе «линейному» планированию времени. Школьники привыкают к тому, что в неделе семь дней, и на проятжении пяти из них нужно к назначеному времени являться в школу, что каждый урок длится 45 минут, а их последовательность (то есть школьное расписание) заранее известна. Почти сразу же они усваивают и мысль, что через десять лет поступят в институт, а спустя пятнадцать-шестнадцать — закончат его и начнут построение карьеры. Их жизнь словно оказывается спроецированной на временную прямую. Но события, которые происходят в настоящий момент, порой захватывают человека настолько, что он забывает о линейном восприятии времени, возвращаясь к «мгновенному». (Крайний случай такого состояния — настолько увлечься текущим делом, что опоздать на встречу или забыть данное кому-то обещание — как раз иллюстрирует возвращение к «мгновенному» времени, в котором не существует планов и преопределенности событий).
Лучшая иллюстрация того, что и цикличное восприятие времени сохранилось в нашем сознании — это, коненчо же, традиция отмечать приход нового года и дня своего рождения, а также то, какое значение мы придаем смене времен года. «Вот и весна (лето, зима, осень) пришла», — отмечаем мы, глядя в окно. И, насколько бы избитой ни была эта тема, она почему-то всегда вызывает отклик у любых собеседников. Даже у тех, кому и кроме погоды, есть о чем поговорить. А Новый Год и собственный День рождения (который, по сути, является персональным Новым годом каждого из нас) принято праздновать как нечто торжественное — вне зависимости от того, насколько успешным и приятным мы считаем прошедший год (будь то личный или календарный). Главное достоитнство этих праздников — их повторяемость, то, что они приходят независимо ни от чего, повторяются через равный промежуток времени. Эту привычку мы заимствовали от предков-язычников, которые благодарили богов и духов за каждую смену сезона (надеясь, впрочем, что последующий будет удачным — как мы желаем друг другу «счастья в Новом году»).
Получается, что что у современного европейца восприятие времени представляет из себя своеобразный «слоеный пирог» из разных способов, усвоенных на протяжении культурного развития человечества. Что совсем не плохо: разнообразие моделей поведения и восприятия всегда повышает адаптивность. К тому же, знание о том, что время можно воспринимать и обращаться с ним по-разному, позволяет выбрать способ, подходящий лично вам. Вдруг в душе вы — индеец амондава?
время, исследования